Ошибка «Нобеля»?

Спустя двадцать лет я перечитала «У войны не женское лицо». Поводом, разумеется, стали непрекращающиеся споры вокруг присуждения автору книги, Светлане Алексиевич Нобелевской премии по литературе. Формулировка: «За ее многоголосное творчество — памятник страданию и мужеству в наше время».

Книгу пришлось читать с носовым платком в руках. Каждые десять страниц от написанного наворачивались слезы. Нет, особой сентиментальностью я не отличаюсь, скорее, наоборот. Но текст переворачивал душу. Наверное, не зря выражение, вынесенное в заголовок книги, стало крылатым.

Второй в руки взяла «Время секонд-хэнд». И эмоции, вызванные автором, изменились. Стиль и построение повествования остались теми же: минимум авторских комментариев и бесчисленное количество героев и цитат постсоветского периода. Дело в другом.

Когда читала Алексиевич, то в голове постоянно всплывала другая книга. Написанный бывшим афганским подданным Халедом Хосейни роман «Бегущий за ветром». Его книга — исповедь сына Кабула, который нахлебался войны досыта, и не смог избавиться от ее последствий даже много лет спустя, получив грин-кард.

Кабульский быт описан с такой любовью, что вся горечь и ужасы бытия смываются надеждой на то, что самая бесконечная в этой части света война закончится. Наверное, этим и задела меня последняя работа Алексиевич: ничего жизнеутверждающего в ее подборке свидетельств не просматривается. Не буду спорить: истории, которые подобраны, имели место быть. И сама таких могу рассказать не один десяток. Но в том-то  и заслуга хорошего рассказчика — увидеть за дымом небо, за отдельной историей — судьбу страны. У Шолохова и Толстого, Солженицына и Адамовича, это было. И дело не только в жанре. 

Меня задевает «Все плохо, очень плохо, совсем плохо», которые в ней звучат. Любви к странам постсоветского пространства в последней книге Алексиевич нет. Если же автор не любит своего героя — это диагноз. По моему стойкому читательскому убеждению, описывая войну, средний автор живописует ее ужасы, великий — поднимается над ними. «Война и мир», «Тихий Дон», «Доктор Живаго»… примеров хватает.

В одном из интервью Светлана Алексиевич сказала: «У меня не было задачи представить все множество взглядов. Это была бы журналистика. Я почти 40 лет исследовала феномен «красного» человека, маленького человека, без которого невозможна история, но которого никогда не спрашивают. И говорила в основном с теми, кто внутренне связан с коммунистической идеей, кто до сих пор под ее наркозом.»

«Документ эпохи» в результате получился неполноценным. Самое простое решение — не читать ее. Поставить книгу на полку в магазине и не повторять попыток купить. Не знаю… Мелькнула мысль: автор устал от человека. От войны, от того, что называют миром. От книги к книге. Этакая эволюция талантливого человека. И безысходности в подборе цитат становится все больше.  

Уже позже, готовя это материал, наткнулась на интервью с писательницей, в котором есть такие ее слова: «Каждый из нас представляет собой человека пути — так скажем. И двадцать лет назад я была совсем другим человеком. От книги к книге я менялась вместе со временем. «У войны не женское лицо» написано человеком, еще не утратившим чувство гармонии, веру в человеческую природу, совсем слабое, робкое подозрение к ненадежности этой природы, поскольку не было знания».

Оправдывать или ругать Нобелевский комитет, присудивший документалистике такого уровня высшую литературную награду мира, не мое дело. Найдется тысяча и один повод сказать, что экс-советская писательница награды достойна. Пусть и в таком кривоватом зеркале, но реальность восточных земель в ней отражена. И западный читатель поглощает ее взахлеб, потому что «рельсы» в книгах белорусского автора проложены на совесть. За информационное обслуживание — спасибо. Но до катарсиального эффекта первой книги последней далеко. 

Знаете, я не смотрю боевики времен перестройки. Хотя моя юность пришлась именно на эту пору. Ну не испытываю я ностальгии по «чернухе» и не хочу видеть ее на экране. Почему? Для меня, что «Свинарка и пастух», что «Бригада» — сказки, пусть и разных времен. Искусственные и далекие от мудрости и полноты жизни сказки. 

С «Секонд-хэндом…» та же история: за рассказами героев, по вине ли выборщика цитат, или самих героев, нет воздуха. Ты как будто попадаешь в тесную клетку, и сквозь нее смотришь на мир. Когда в «У войны не женское лицо…» рассказ о зверствах фашистов перетекал в истории о военном быте, а ежедневные подвиги и нежность к родной земле — в истории о поствоенной несправедливости — хотелось действовать. Встать из-за ноута, и пойти разыскивать ветерана, чтобы вернуть недоданное. Героев «Сэконд-хэнда» не жалко. И руки уныло опускаются. А реальность стучит в окно ветвями осенних деревьев и корректирует: жизнь не только черная. 

Сомневаюсь, что лауреатом руководило конъюнктурное желание понравиться «тамошнему» читателю. Мол, СССР даже в годы перестройки остается империей зла. Вряд ли. Иначе бы Алексиевич просто не бралась за эту тему. Ее отношение напоминает обиду взрослой дочери на мать за несчастливое детство: любит, но не прощает. И с максимализмом продолжает указывать на бесчисленные «косяки» и несправедливости. Она мечется в созданной системе координат, не желая замечать иного. Даже если находит — то не на родине. 

Да, мир жесток, это не новость с тех пор, когда было написано первое слово. Не думаю, что во времена Лескова и Платонова он был иным. И все же, вопреки прекрасному пониманию человеческой натуры, их вера в нее не умирала. Любой художественный портрет, будь то портрет эпохи или персонажа, страны или войны, достоверен только в том случае, когда освещает и черное, и белое. Монохромный, он редко сохраняет читательский интерес.