Поставьте памятник деревне!

В этом безумном электронно-интернетном веке осталось ли хоть крохотное пространство, где живет прочная человеческая спайка, память о былой дружбе, о времени, когда не обременяли нас взрослые обязанности и проблемы? Мне кажется, искренняя сердечность больше присуща людям деревенским – все у них не так, как в городе, где комфортно, но больше на показ.

Почти тридцать лет прошло со дня гибели нашего всеми любимого редактора Ивана Ивановича Фомина. Но нет-нет, да и придет к нам нежданная весть либо из его родной деревни Аристово Ферзиковского района, где школьники собираются организовать в его память музей, либо от журналистов Жуковской районной газеты, которую он возглавлял.

А тут абсолютно неожиданно – послание из Саранска. Нам прислал свою книгу бывший его сокурсник по Харьковскому юридическому институту Павел Ефимович Сенькин.

Студенты вуза были со всего Союза: русские, татары, молдаване, карелы, мордва. И все дружили. Но особо Сенькину был по душе паренек из Калужского края Иван Фомин. Наверное, потому, что оба они были деревенскими, одинаковое небогатое детство, раннее знакомство с тяжелым крестьянским трудом. Роднило их и то, что оба пришли в вуз из районных газет.

В книге читаем: « Иван был журналист до мозга костей, что потом и сыграло роковую роль в его судьбе. До его назначения в областную газету «Знамя» он уже поработал и в Ферзиковской, и в Жуковской районках. Интеллигент в высшем смысле этого слова. Глубоко начитанный. Он практически всего Есенина знал наизусть. До сих пор в ушах голос моего друга, читающего поэму «Анна Снегина». В каждое слово Иван вкладывал столько чувств, что оставаться равнодушным было невозможно. После таких чтений я долго не мог успокоиться. Ваня, видно было, очень тосковал по журналистике…»

Не меньше Иван Иванович, конечно же, тосковал по своей семье. В этом и была причина, что он перевелся на заочное отделение — огромный многоэтажный Харьков был не для него, точила тоска по родной деревне. Конечно, его другу неизвестно, что при всей своей адской загруженности (Фомин не признавал на работе даже обеденные перерывы!), каждый выходной он отправлялся к матери в деревню, нагружая сумки городскими гостинцами. Деревенские до сих пор вспоминают, как он, приехав на побывку, по дороге к дому всем встречным раздавал дефицитные хлебные батоны.

Из книги: «Я беру фотографию с проводов Ивана. Он и среди студентов оставался верен своим жизненным правилам: мы одеты кто в чем, а он аккуратный, в рубашке с галстуком. Это была, к сожалению, наша последняя встреча. Ваня вернулся на родину, и вскоре был назначен редактором областной газеты. Позже я узнал, что на страницах «Знамени» часто появлялись острые статьи, которые не очень нравились оппозиционерам, которые в начале 90-х выползали из всех углов. Среди них был и нелюдь, мерзавец, который в обеденный перерыв беспрепятственно вошел в кабинет редактора и в упор расстрелял Ивана Фомина. Об этом страшном случае в то время писала центральная пресса, эта потеря навсегда оставила рану в моей душе».

Павел Сенькин посвятил свою жизнь служению Закону. Стал прокурором Мордовии. В книге рассказывает о самых громких уголовных делах, с которыми ему приходилось работать. Но большая часть его воспоминаний – о людях, настоящих, честных, которые были для него примером. По всей жизни он пронес неистребимую любовь к своей родной деревне, да и все соседние он с любовью перечисляет в книге, горюя только о том, что многие из них – на грани исчезновения, и нет никакой надежды их возродить. В эпилоге приводит строчку стихотворения поэта Николая Мельникова: «Поставьте памятник деревне на Красной площади в Москве, Там будут старые деревья, там будут яблоки в траве…»

Жив бы был Иван Фомин, он бы подтвердил, что идея такого памятника – и его идея.