Бронза и кровь булгаковского Мольера

Афиша Калужской драмы обогатилась — в венце репертуара засиял алмаз, «Кабала святош» Михаила Булгакова. Впрочем, пьеса идет в Калуге под другим названием, а почему, нам рассказал постановщик, режиссер Валерий Якунин.

— Газета «Знамя» создает галерею портретов, автобиографий артистов. Размышления о пьесе Михаила Булгакова — подходящий случай, чтобы обобщить впечатления. Кто такой артист? Откуда он берет материал для создания образа? Режиссер-демиург для артиста?

— «Если хочешь рассмешить Господа Бога, то расскажи ему о своих планах на завтра». Никто не может соревноваться с Богом. Когда архиепископ Парижа (заслуженный артист России Евгений Сумин) говорит Людовику: «На небесах — Бог, а на земле — вы. И больше нет никого», то король соглашается.

— Что взять с Людовика! После него поэтому и наступил потоп революции!

— Непосвященным людям кажется, что профессия артиста — вечный праздник. Это — колоссальный вечный труд. Причем «инструменты» и «материалы» для работы актер достает из себя — свои нервы, свой опыт, свое умение, свое сердце. 

Театр — праздник для зрителя, если удался спектакль. А для артиста это выматывающая работа за счет здоровья, зачастую за счет семьи и детей. Это — норма.

— Вдобавок артист банально зависит от режиссера…

— Зависит от всего: увидел ли режиссер, легла ли роль на его психофизику, нравится ли зрителю.

— То есть Булгаков изобразил мир театра в пьесе правдиво?

— О театре написано много. Булгаков стал заведующим литературной частью МХАТа, написал для него несколько пьес, а потом потерял это положение. Лучше, чем в его «Театральном романе», никто не описал театр, здесь все изображенные натуры.

Пьеса о Мольере — драматурге, актере, руководителе своего театра — совсем иная.

Тридцать четыре года назад я уже ставил в Калуге пьесу «Кабала святош». Мольера играл замечательный артист Владимир Романовский. Мадлен и тогда, и сейчас играет заслуженная ныне артистка России Надежда Ефременко. Художник Вячеслав Толщин создал пышные грандиозные декорации, повторяющие ложи театра эпохи барокко: золото, люстры, костюмы, бархат, атлас, мрамор. Его очень хорошо приняли. Но при выпуске я понял, что сделал не то, что спектакль повторяет традиции, стилистику мольеровского театра, а ведь пьеса написана Булгаковым о себе самом. Ничего булгаковского в той постановке не было. Пьеса не просто о взаимоотношениях Мольера с Людовиком, они были только предлогом и ширмой. Булгаков изобразил свои взаимоотношения со Сталиным, с Главреперткомом, об отношении власти к художнику.

У художника всегда была и есть трагическая необходимость выпрашивать у власти разрешение, поддержку, благодеяния. Отношение власти к художнику самое простое: «Шуты гороховые, вы нужны нам только в целях пропаганды».

Мольер (Валерий Смородин) говорит в пьесе: «Ваше величество! Разве я мало ползал? Кто еще будет лизать вам пятки, как я? Но я — писатель. Я — думаю. Я — протестую». 

История постановки пьесы потрясает. Михаил Булгаков закончил ее в декабре 1930 года, представил театру. Через год ее запретили ставить. Булгаков пишет письмо в правительство Сталину: «Решите мою судьбу, либо вышлите меня за границу, либо дайте возможность поставить эту пьесу». Согласились при условии внесения правки и сокращений. Пьесу разрешалось ставить в Москве, Ленинграде и больше нигде. За режиссуру взялся Константин Станиславский. Репетиции шли четыре года! Ему не нравилась пьеса, он хотел ставить ее о гении Мольера, а не о противостоянии художника и власти.

Декорации были пышными, патетическими. Дошло до того, что труппа отказалась продолжать работу с Константином Сергеевичем! Тогда за постановку принялся Владимир Немирович-Данченко. Он убрал бархат и позолоту, сосредоточился на судьбе Мольера. В стремлении замазать основной конфликт родилось название «Кабала святош» — получилось, что Мольера гнетет не тиран, а церковь.

Предпоследние строчки в романе Булгакова: «Жизнь господина де Мольера Поклена» рассказывают о том, как автор стоит в Париже у памятника гению: «Передо мной сидит королевский комедиант с бронзовыми бантами на башмаках». Он остался в вечности!

В программке спектакля я поместил выдержки из писем крупных художников (Мольера — Людовику, Булгакова — Сталину, Пушкина — Николаю I, Бродского — Хрущеву), раскрывающие попытку приблизиться к власти, быть ей угодным, полезным, чтобы иметь возможность работать.

В 1936 году состоялся показ постановки Немировича — Данченко Главреперткому. Чиновники возмутились, конфликт художника и власти замазать не удалость. После очередных сокращений премьеру разрешили. Спектакль прошел четыре раза и был снят. Шесть лет ушло на постановку!

Моим желанием было достать из глубин Булгакова, проследить историю развития театра до сегодняшнего дня. Времена меняются, а отношения — нет. В прошлый раз я два года упрашивал замечательного человека, руководителя театра Романа Соколова о постановке. Сегодня я уговорил Александра Кривовичева, чтобы он позволил мне реабилитироваться перед памятью Булгакова, перед памятью зрителей как режиссеру. 

Нашлось лишь 34 дня на постановку, в театре сейчас очень плотный график. С художником Элей Невинной мы придумали совсем иную атмосферу, далекую от помпезности. Цель режиссера — объяснить артисту весь круг предлагаемых обстоятельств, обозначить его задачу в каждом эпизоде. А объемы ролей огромные! Но проблема шире. 

Весь театр нашей страны вынужден переходить на путь коммерциализации. Но он не может существовать на самоокупаемости. Театр — искусство элитарное, его любят всего четыре процента населения. Остальные люди заходят случайно раз в год. Так было всегда и везде. Следовательно, какой репертуар должен быть? Тот, что приносит деньги? Комедии, водевили… сужается область воздействия на зрителя. Это те предлагаемые обстоятельства, в которых вынужден существовать современный театр. Мы боремся, цепляемся за все возможности. Зритель голосует ногами, от него зависит жизнь спектаклей, жизнь театра. Театр — зеркало жизни в стране. 

Однако когда входишь в магический круг зала, слышишь его дыхание, живую реакцию, всплески смеха, напряженную тишину, то чувствуешь — театр необходим. Он — не эполеты на мундирах, не бантик на камзоле. Он — душа, барометр эпохи. Живое искусство возможно только в живом общении, а не в виртуальном пространстве. Театр — это соучастие, сочувствие, сострадание. 

…Спасибо Мольеру, Булгакову, режиссеру, артистам, спасибо всем, кто вбивал гвозди в декорации, клал стежки на костюмы. Приходите поддержать культуру города, культуру страны, дорогие калужане!