Искусство быть королевой: портрет актрисы Надежды Ефременко

Весь мир — театр, и театр — это целая вселенная. Её населяют особые люди, которым удается проживать десятки жизней, — артисты.

Галерею их портретов мы открываем беседой с Елизаветой Английской, Анной Маньяни — королевой калужских подмостков, названной на Всероссийском фестивале 2009 года в Тамбове «Актрисой года», заслуженной артисткой РФ Надеждой Ефременко.

— Надежда Васильевна, расскажите о своих первых впечатлениях детства.

— Выросла я в большой семье, нас было четверо у родителей. Лето проводила в деревне под Серпуховом у бабушки. Она была очень строгой, но голос никогда не повышала. За стол садились по расписанию, опаздывать было нельзя. Выполняла поручения по прополке грядок, сбору крыжовника. На Новый год папа ставил большую ёлку, и я сохранила эту традицию. Правда, теперь наряжаем искусственную, чтобы терьер Лада и кошка Зося не жевали иглы. 

— Как вы решились стать актрисой?

— В детстве я увидела балетные спектакли, в Калугу приезжали на гастроли высокопрофессиональные артисты, выступали в клубе имени Андреева. Образцом для меня была и осталась Галина Уланова. Я с радостью два года ходила на занятия в балетную студию при машзаводе, которой руководил Анатолий Терехов. Та дисциплина упражнений у станка до сих пор организует меня. Балет — дело жесткое.

— И на пуантах танцевали? Это так больно!

— Когда дело нравится, эта боль оценивается как само собой разумеющееся. Затем я занималась в кукольном кружке во Дворце пионеров. Но очень скоро перешла в театральный кружок к Любови Владимировне Павловской, позже он стал театром «Салют».

Когда наступило время выбора профессии — сомнений не было, молодость не склонна к рефлексии. Ты хочешь этим заниматься — и занимаешься. Приходишь в профессию, не отдавая себе отчета о том, что придется за это платить. Моим первым педагогом в ТЮЗе был Владимир Цветков, он открыл мне мир оперы и мир живописи, научил видеть и слышать, подвиг на путь самообучения. Он объяснял выступления каждого инструмента, появление мелодий, драматургию картины, палитры.

Когда я уже десять лет работала в Калужской драме, Роман Соколов настоял, чтобы я окончила Воронежский институт искусств. Я считаю себя во многом ученицей народной артистки РСФСР Полины Ванеевой. Мне посчастливилось много лет делить с Полиной Георгиевной одну гримёрную комнату. Так получилось, что мы несколько раз сыграли на сцене мать и дочь. Это было в спектаклях «Бешеные деньги» Александра Островского, «Ивушка неплакучая» Михаила Алексеева, «Нина» Александра Кутерницкого. В профессиональных оценках она была точна на двести процентов, и это было настоящей школой для молодой артистки. 

— Чем больше артист как личность отличается от сценического образа по психофизике, тем интереснее результат. Вы — образец уравновешенности и сдержанности. А ваши герои живут на пределе. Как это совмещается?

— Артист испытывает эмоции, переживает их вместе со своим персонажем. Но необязательно проходить пограничные состояния в реальности. Зачем тогда фантазия, образное мышление, эмоциональная память от общения с много испытавшими людьми. 

— Ваша героиня Елизавета Английская, кажется, разбита на осколки, а вы — целостны…

— Человек, который разбит на осколки, не может править, это не про Елизавету. Режиссёр Валерий Якунин помог выстроить образ, личные впечатления здесь не могли помочь.

— Вы сегодня зарядку делали? 

— Как и каждое утро! Она не долгая, минут пять. Упражнения собирала годами, из разных источников, от разных людей, примеряя на себя.

— Как вам удается поддерживать блестящую физическую форму?

— Хорошим настроением надо себя поддерживать, позитивным взглядом на жизнь. Счастье — быть нужным. 

— Один авторитетный историк моды сказал: «Женщинам нужно начать носить корсеты, иначе, как показывает практика 20-го века, начнется война! Необходима дистанция!». 

— Дистанцию выстраивает не корсет, а его носительницы, дама, её внутреннее ощущение жизни.

— Как вы сумели создать свою эталонную русскую речь? Удается ли вам привить её студентам?

— Она собрана по крупицам в семье, у учителей, в русской классике. Если в семье взрослые читают, то и говорят правильно, и дети усваивают нормы языка. Культура речи связана с общей культурой, которая не что иное, как сочувствие, сострадание, сопереживание. Когда девять лет преподавала у трех наборов студентов сначала РАТИ, потом «Щуки» сценическую речь, боролась с отступлением от норм, и, прежде всего, это был опыт поддержания собственной речи.

— Есть ли в вашей профессии понятия о конкуренции?

— Конкуренция всегда была, есть и будет. Но я так много ролей сыграла, что мне роли молодых лирических героинь уже не нужны. Кроме того, я играла и Бабу-ягу, и других характерных героинь, и даже мальчиков. Чужие роли мне не интересны! 

— Вы чувствуете себя учителем, когда выходите на сцену?

— Я не думаю, что театр — учитель. Он должен облагораживать душу человека не путем хлыста, а тягой личности. Когда играю на сцене и вдруг в зале зазвонил телефон, я не могу попросить выключить его, как Евгений Гришковец, у нас иная схема взаимодействия. Учитель — сама жизнь. Если человек, переживая опыт боли, ничему не учится, то его душа — младенческая, ничего не понимающая в жизни.

— Как овладеть анализом реальности, чтобы не обманываться?

— И любое дело, и сама жизнь — как страницы книги: одна — захватывающая, другая — проходящая. Каждый человек, который встречается в жизни, — учитель. Например, когда с Александром Плетневым мы работали над постановкой «Дом, где разбиваются сердца», он творил легко, азартно, весело, смело…

Такая беседа состоялась с человеком, у которого стоят ментальные фильтры с самыми мелкими ячейками на входе и на выходе. В яркой, творческой биографии Надежды Ефременко нет проходных страниц. Лишь об одном можно пожалеть — о том, что спектакли «списывают», они уходят в прошлое. Нет ничего эфемернее живой актерской работы, она остаётся только в памяти театралов, в вашей памяти. Так впечатления спектакля вплетаются в жизни тысяч и тысяч зрителей, актёров театра судьбы.