Писатель Снегирёв состоял в переписке с Львом Толстым

Об этом лауреат премии «Русский букер» 2015 года Александр Снегирев рассказал на Калужском книжном форуме, который посетил в минувшие выходные. 

Писатель был расположен к общению и готов отвечать на вопросы. Одет был в повседневном стиле: джинсы, футболка и пиджак. У футболки с черепом, как оказалось, была своя история.

— Это не просто череп и вовсе не символ смерти. Это символ знаменитой российской танковой дивизии, которую во время Великой Отечественной прозвали «Черные ножи». 

Волею случая у определенной дивизии были ножи, входящие в обязательное обмундирование, именно с черными рукоятками. Дед Снегирева был как раз танкистом, но до конца войны не дошел: был сильно контужен в одной из решающих битв, и на фронт его больше не возвращали. Увидев эту майку, писатель не смог удержаться от покупки.

Вопросы задавали самые разные. Особенно читательскую аудиторию интересовало состояние цензуры в нашей стране и снегиревские политические пристрастия. Тот ответил, что цензура, может, и есть, но лично он в своей работе с ней ни разу не сталкивался. Может, темы берет строго разрешенные, а может, цензура у нас не такая уж строгая. Что касается политического курса, он все же занимается творчеством, искусством, а не политикой. И играет, стало быть, по другим правилам.

— Глупо осуждать политиков за ведение той или иной линии, — говорит писатель, — таковы правила их игры. Вы же не беретесь осуждать футболистов за то, что они играют ногами, а не руками, а теннисистов за то, что не отбивают мяч ногой? В политике тоже есть свои законы, по которым она живет.

Зато признался, что дружит с радикально настроенным писателем Захаром Прилепиным:

— Да, я хорошо знаю Захара, мы не раз с ним выпивали. Но стараемся не касаться острых разговоров о состоянии политической системы. Он много сейчас говорит про ситуацию на Украине, про Крым… Его даже в Фейсбуке забанили за радикальные суждения. Я к этим всем ситуациям отношусь намного спокойней. Хотя на месте Президента страны с Крымом поступил бы так же. Можете осуждать меня за это. Но в той ситуации это было самым логичным, самым понятным решением. Крым сам шел в руки.

С первыми шагами в литературе у Снегирева связана одновременно трогательная и юмористическая история.

— Я был ребенком, еще ходил в садик. Однажды мама принесла домой красные рейтузы, которые мне достались от какого-то другого ребенка. Я понял, что мне предстоит завтра в них идти в сад, но все мое естество протестовало: как это красные рейтузы — мужику?! Я отказывался их надевать, бастовал. Тогда папа решил поступить мудро. Он раскрыл книгу, в которой была картинка, где бравый солдат, позже выяснилось, что мексиканской армии, стоял в темном мундире и как раз в красных штанах. Папа подкрепил картинку своими доводами про настоящих мужчин, тогда я мужественно надел эти рейтузы, а к весне с меня их было просто не снять. Папа понял, что я впечатлительный и на меня можно влиять. Поэтому довольно скоро в мой ящик для игрушек пришло письмо, свернутое военным треугольником. Меня это не удивило: разумеется, может такое быть, чтобы письма приходили в ящик для игрушек. Я показал его папе со словами: «Смотри, мне письмо». Папа посмотрел и объяснил: «Помнишь, мы с тобой читали «Севастопольские рассказы»? Так вот это граф Толстой из Севастополя написал тебе письмо». В письме оказались какие-то советы «от Толстого», которые на самом деле писал папа, и которым я должен был соответствовать. Я призадумался и попросил папу помочь мне ему ответить. Я советовал «Толстому», как правильно держать оборону, что делать для укрепления наших позиций в Крыму, тот мне что-то отвечал. Переписывались мы довольно долго. И от тех детских воспоминаний у меня осталось ощущение, что та война в Севастополе, она какая-то бесконечная. И что граф Толстой до сих пор отстаивает там наши рубежи, и что на Севастополь бесконечно нападают и нападают. И вот те письма Толстому были, наверное, первыми моими порывами что-то написать, что-то донести до читателя. Тот детский опыт я считаю важным для своего писательского будущего.

Александр Снегирев не сразу сделал попытку связать себя с литературой, хотя после школы представлял себя не иначе чем в богемной среде художников — в широком смысле слова. Домашние, видя его наклонности, попросили все же для начала получить хорошее образование. И выпускник Саша каким-то чудом поступил в Московский архитектурный. 

— Это был очень уж какой-то особенный вуз, училось всего 500 человек, практически все были детьми или внуками архитекторов. И я не чувствовал себя уютно. В общем, после второго курса я этот университет бросил и поступил в другой, на факультет политологии. Тогда никто не понимал что это такое, а теперь нет поля для деятельности. Но образование я получил.

Писатель до сих пор помнит свой опыт обучения архитектуре и считает, что литературное произведение строится по тому же принципу, по которому строится здание.

— Я бы сравнил написание произведения с созданием дома, скорее, даже со стройкой. План, фундамент, стены, крыша, внутренняя отделка. Все то же самое. Все должно быть точно и без лишних деталей. Говорят, что невозможно закончить стройку, можно просто прекратить. Но это все неправда. Всегда понятно когда стройка или произведение уже завершены. 

Снегирев пишет от руки и только потом набирает текст на компьютере.

— Так сохраняется контакт с текстом, особенное волшебство, — считает писатель.

Для того чтобы погрузиться в работу, ему приходится покидать дом.

— Дома невозможно работать, очень мешает быт. У меня однажды был случай, когда я поехал на дачу, уселся там за стол у окна, взял ручку. Ну, думаю, теперь я настоящий писатель, уехал в деревню, сел за стол, сейчас начну писать… Смотрю в окно — там беспорядок. Забор надо подделать, что-то в огороде покопаться, во дворе прибрать. Встал я из-за этого стола и больше за него не сел. Поэтому для работы все же надо куда-то уезжать. Я в любом гостиничном номере больше могу сосредоточиться, чем дома. А вообще у меня много друзей в разных странах, которые готовы меня приютить. Поэтому я имею возможность улететь вообще из страны. Но я — самый странный турист. Пока за окном океан и солнце, я сижу за столом и пишу. А потом просто собираюсь и уезжаю.

Роман «Вера», получивший в этом году премию «Русский букер», продавался на книжном форуме, а вот в магазинах Калуги о нем еще не знают, да и про писателя не слышали. Если спросить на стойке, есть ли в магазине «Вера» Снегирёва, будут честно искать Веру Снегирёву. И не найдут.

А вообще книгу хвалят и зовут прекрасным образцом русской литературы, по которой со времен СССР так соскучился читатель.