Ура! Шекспир!

Калужская драма снова замахнулась на «Вильяма нашего, на Шекспира». В поле зрения магистра режиссуры Анатолия Байрака оказалась малоизвестная не только нашему, но и мировому зрителю комедия «Два веронца».

При жизни английского гения пьеса не издавалась, впервые была напечатана в посмертном собрании сочинений. Исследователи считают, что она впервые появилась на сцене между 1591 и 1595 годами. Как часто у Шекспира, сюжет имеет первоисточник, испанский роман Монтемайора «Диана», а пьесу по нему «Феликс и Феломена» драматург видел в 1585 году при английском дворе. 

В первой российской постановке театра им. Вахтангова в 1952 году Валентина играл Юрий Любимов, Джулию — Юлия Борисова. 

Год назад «Два веронца» были выведены на сцену Тульского государственного театра драмы имени М. Горького Анатолием Байраком. Протея в той постановке воплотил памятный нашим театралам изумительный Левша Дмитрий Чепушканов. 

Мы побеседовали с режиссером-постановщиком, давшим своей (совсем новой) постановке вторую жизнь на калужской сцене. 

— Недавно ушедший из жизни главный режиссер театра Александр Плетнев многое дал городу, в том числе и вас, пригласив поработать в Калуге. 

— Да, я был одним из педагогов, учивших Александра Борисовича в ГИТИСе. Мы сошлись во многом в то время. И когда он был назначен главным режиссером, то он нуждался в моральной поддержке. И он пригласил меня, в то время работавшего в Ярославском театре имени Волкова, на самостоятельную постановку. Это был спектакль по пьесе Гольдони «Венецианские близнецы» в 2008 году. Потом — «Без вины виноватые» Островского. Опыт оказался удачным, и в прошлом году мы, уже вместе с Александром Борисовичем, ставили «Женитьбу» Гоголя. 

— Правда ли, что «Два воронца» нигде больше в России сейчас не идут?

— Да.

— Почему вы выбрали эту пьесу? В чем ее актуальность?

— Здесь и стратегические, и тактические соображения. Все пьесы Шекспира — о любви, в разных ее проявлениях. Он ее исследует. Где-то любовь — безумие, где-то — игра, где-то — трагедия. Поговорить о любви приятно, это — стратегическое соображение. Тактика в том, что состав персонажей прекрасно «лег» на калужскую труппу. Для меня было с самого начала очевидно, что Игорь Корнилов будет играть Валентина, Леонид Клёц — Протея, Игорь Постнов — Спида, Михаил Кузнецов — Антонио, Мария Артемьева — Джулию, Дарья Кузнецова — Сильвию. 

— Что определяло зрительный ряд спектакля?

— С Людмилой Некрасовой, художником-постановщиком, мы давно сотрудничаем, вместе поставили, в частности, «Венецианских близнецов». 

— Вы «дадите людям красиво» — ожидаемые балкончики и кипарисы?

— У нас все по-другому, но тоже красиво. Мы попытались воспроизвести манеру и стилистику бродячей труппы шекспировской поры, которая на повозках передвигается от ярмарки до ярмарки. 

— Такой же, которая в «Гамлете» представляла «Мышеловку»?

— Да.

— А музыка какая?

— Ее написала замечательный композитор Ирина Кузнецова. Исполнит ее в акустическом составе «Оркестр драмтеатра». Причем музыканты будут не фоном, а частью бродячей труппы, персонажами. 

— О! «Родные и близкие» — это главное! Спасибо! У меня есть один знакомый человек творческой профессии, который считает, что Шекспир — это скукотища для снобов, а читать надо детективы. Как дать ощутить людям вкус настоящего искусства?

— Никак. И у нас нет такой задачи. Если человек не слышит, что Бах с ним разговаривает, то бессмысленно его переубеждать. Например, я люблю разную музыку, могу под нее что-то делать. А когда слышу Баха, то сажусь и просто слушаю. Бах не может быть фоном, им нельзя ничего оформлять, он самодостаточен, как любая классическая музыка. 

— Но для начала он должен услышать эту музыку, желательно «живьем»…

— Этот человек наверняка в течение своей длинной жизни не мог не слышать, не мог не видеть, не мог не прикоснуться к настоящему. Оно просто ему не нравится. 

— Этот дефект развития личности можно как-то исправить? 

— Нет. Причем это недоразвитие вкуса может не отразиться на основе личности, на способности чувствовать чужую боль. Мой дед, например, не любил классическую музыку, но был высоконравственным, порядочным человеком. 

— То поколение строило, спасало, восстанавливало сверхдержаву, а если человек шестнадцать лет занимается только учебой, а «на выходе» слеп к культуре — разве это не ужасно? 

— Человека формируют, прежде всего, утраты, его формируют чувства. Чужую боль можно понять только через свою, но не через искусство. Количество прочитанных книжек и прослушанных пластинок редко повышает качество нравственности. Сергей Франк говорил: «Мы рождаемся с совестью». И все, все определено. «Впихнуть» порядочность нельзя — «волк все равно смотрит в лес».

— Ох, если бы в лес! А то — на биржу!

— Воспитательная функция искусства для меня сомнительна. Вернее говорить о пропаганде культуры. Предположим, в детстве тебя привели впервые в Третьяковскую галерею. А потом ты начал ходить туда сам или почему-то нет.

Я люблю Калугу, гуляю по ней, когда приезжаю. И один раз наблюдал такую сцену: одна девочка, выйдя с экскурсии по Дому-музею Циолковского, спросила у педагога: «А кто такой этот Циолковский?». Эту группу школьников везли из Москвы на автобусе, им три часа пути рассказывали о Циолковском, потом два часа экскурсии — а она все равно ничего нового не узнала! Никто не знает, что происходит в «компьютере» головы. 

— Наши театралы два часа проведут в бархатном кресле на вашем спектакле. Что они должны вынести оттуда, дабы не уподобляться той девочке? 

— Повторю слова Эрдмана: «Герои играются с любовью, как котята с клубком шерсти. И эта игра может привести их к падению…» Там все просто!

— По жанру пьеса Шекспира — комедия. На эмблеме театра две маски, одна плачет, а другая смеется. Они для вас равнозначны?

— Абсолютно. Основной эстетический принцип — театр должен вызывать чувства, вызывать улыбку или ужасать. Мы воспеваем добродетель и смеемся над пороком. 

— Какие у вас впечатления от Калуги как от города?

— Мне обидно, что в советское время вместо деревянной архитектуры появились безликие «хрущевки» — но людям нужно было жить в нормальных условиях, а не в бараках. Мне обидно, что в сегодняшнее время строятся бессмысленные здания невнятной архитектуры, подобные московскому новострою, на который тоже смотреть невозможно. Они из новых материалов, но такие же уродливые, как и «хрущевки». Тот старинный город потрясающей красоты, что я видел на фотографиях начала XX века, практически уничтожен. То же самое можно сегодня сказать про любой старинный город России. 

Да здравствуют традиции красоты и здравого смысла, порядочности и сострадания! Такую здравицу декларируете вы, уважаемый читатель, придя на спектакль по пьесе Шекспира. Присоединяйтесь!