Погасшая улыбка Дюка

p«Улыбаюсь Дюку, по бульвару хожу, со второго люка на него не гляжу. Он протянет руку, и ему я скажу: «Я горжусь, что здесь родился, здесь и…». Теперь неизвестно, как заканчивать куплет этой песни Игоря Ганькевича.

«Улыбаюсь Дюку, по бульвару хожу, со второго люка на него не гляжу. Он протянет руку, и ему я скажу: «Я горжусь, что здесь родился, здесь и…». Теперь неизвестно, как заканчивать куплет этой песни Игоря Ганькевича.

p

В оригинале он звучит «здесь и живу». Для десятков жителей Одессы это теперь неактуально. Образ города для меня — это песня «Чижа» и рассказы тех, кто лично столкнулся с атмосферой приморского города. Ах, да, еще и «Одесские рассказы» Исаака Бабеля с неподражаемым Беней Криком. Вот, в общем-то, и все. Небогато для анализа социально-политической обстановки.

«Жемчужина у моря» — это город, где сотня религий и культур веками спокойно сосуществуют без конфликтов друг с другом. Поправлюсь: сосуществовали. Нетрудно понять — произошедшее второго мая побоище просто не могло случиться в городе, который я мечтал увидеть. Кто виноват — история рассудит, я же хотел рассказать о другом.

В России трагедию восприняли как свою собственную. Ну, вот, подумалось, теперь в городах пройдут стихийные митинги поддержки с гневно поднятыми кулаками, партийными флагами всех мастей и лозунгами «Одессу не простим». Вместо этого везде зажгли свечи. В Калуге тоже.

А перед этим полдня шел дождь. Кто-то заметил: «Если так продолжится, то ничего вечером не состоится». Я возразил: «Люди что-нибудь придумают». Выдумывать ничего не пришлось. Хотя, даже если бы и шел дождь, люди все равно собрались на площади Победы. Почему? Что-то поменялось в сознании россиян. Я это понял именно там.

За свою журналистскую карьеру мне доводилось бывать на многих печальных собраниях. Сценарии похожи: торжественные речи, возложенные цветы — и все по домам. Ничего не поделаешь — порядок придуман давно и плотно сидит «под корочкой». Здесь было иначе.

Вокруг слова «Одесса», выложенного из свечей, стояла тишина. Я настолько оглох от нее, что не сразу услышал звучавший «Реквием». Даже дети, обычно спрашивающие у взрослых, что происходит и когда мы пойдем домой, молчали. Люди приходили, зажигали свечи, клали цветы и стояли, глядя на них. И старались не смотреть друг другу в глаза, как будто это они виноваты в том, что произошло. Или до конца не понимали, что произошло.

Я тоже зажег две свечи. За себя и… Не знаю за кого. Может, за того, кто когда-нибудь свободно пройдет по Приморскому бульвару, не опасаясь за свою жизнь, и улыбнется Дюку? Сейчас это сделать некому.