Игольное ушко истории

Неброская по облику, но фундаментальная по замыслу и тщательно исполненная экспозиция ждёт изучения вдумчивого зрителя в галерее «Образ». Неброская по облику, но фундаментальная по замыслу и тщательно исполненная экспозиция ждёт изучения вдумчивого зрителя в галерее «Образ».

Общественный международный фонд славянской письменности и культуры, Московское купеческое общество и Российское купеческое собрание представили подборку документов на тему «Семейные ценности в истории предпринимательской и благотворительной деятельности Российской империи».

Семейные фотографии, изображения заводов и фабрик, церквей и богаделен, построенных промышленниками, — реальная ткань истории. Почему же она разорвалась в 1917 году? Можно ли было избежать разгона «Красного колеса?» История не знает сослагательного наклонения и «учит тому, что ничему не учит». Но не всех.

Пример разрушения, казалось бы, процветающей и могущественной империи стал поучительным для цивилизованного мира. Развитые страны сделали жёсткие выводы, и их «столпы» выбрали меньшее из зол — «надо делиться». Поэтому там пособие по безработице полностью обеспечивает безбедную жизнь, а операции, лекарства, протезы ног и зубов обеспечены гражданством.

Марк Аврелий считал, что «без справедливости человек не может жить», и социальное устройство общества — единственный гарант его стабильности. Экспозиция показывает, что ростки такого мировоззрения существовали в среде российских предпринимателей уже на рубеже 19-20-го веков. На открытии выставки об этом говорили гости: заместитель генерального директора Международного фонда славянской письменности и культуры Леонид Редкий; руководитель ассоциации потомков французских семей в Москве Всеволод Егоров-Федосов; потомок купца Игнатова, некогда построившего здание, где разместилась выставка, Александр Коншин; видный «девятнадцативечник», краевед, кандидат исторических наук, заместитель министра культуры региона Виталий Бессонов. Посетители выставки с удивлением поймут, что купец — это не спекулянт-перекупщик, а производственник, реализующий новые технологии, создающий промышленность. Эти высокообразованные люди были покровителями науки и культуры, так как, с одной стороны, умели сами находить в них наслаждение, с другой — полагали, что просвещение смягчает нравы.

Наука и образование того времени на 40 процентов финансировались частным капиталом. На средства пожертвований строились не только церкви и монастыри, но и больницы, приюты, учебные заведения, библиотеки. За примерами далеко ходить не надо — памятники Калуги дают достаточно образцов.

Многие богатые семьи были выходцами из крестьян, и они с благодарностью вспоминали ту среду, из которой вышли, жертвуя в помощь бедным огромные по тем временам средства. И смотрели на это не как на халяву для бездельников и неудачников, а как на свой долг перед таким же человеком, как и они сами.

В программе начальных образовательных заведений был приведён завет купца Василия Ивановича Прохорова своим сыновьям: «Любите благочестие и удаляйтесь худых обществ, никого не оскорбляйте и не исчисляйте чужих пороков, но замечайте свои, живите не для богатства, а для Бога, не в пышности, а в смирении».

Вот большая семья Алихановых на групповом фотоснимке, а вот  свидетельства благодарности гения Фёдора Шаляпина за их щедрость. Дарственная фотография юного тогда ещё россиянина-виртуоза Владимира Горовица Владимиру Ананову — меценату. Иван Лямин полагал, что рабочие — не скот, должны иметь правильно организованный досуг. Он открыл для них больницу, техническое училище, жилые дома, синематограф, построил Троицкий собор.

Вы скажете: «Но ведь всё это построено на средства, заработанные самими же трудящимися». Кто спорит, но где подобные примеры «здесь и сейчас»? Кто-то скажет: «Сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит: несмотря на высокие примеры благотворительности, революция произошла, и благотворители погибли вместе с жестокими скупердяями». Да, волна бунта смыла дворцы, и это говорит о том, что новые замки должны быть подобны Хлюстинской больнице, Малютинскому сиротскому приюту. Они стоят крепко, как призыв к истинной, а не показной «толерантности», а говоря по-русски — человеколюбию.