Борис Зайцев: корни и крона

Откройте школьный учебник литературы. Среди других корифеев словесности вы увидите портрет сухонького аскетичного человека, Бориса Зайцева, прочтете его сочинения.

Этот литератор шестнадцать лет своей жизни был связан с Калужским краем. Рассказать о нем, о судьбе его музея, о пышном генеалогическом древе Зайцевых мы попросили его двоюродную правнучку Любовь КИСЕЛЕВУ.

— У моего прапрадеда, Николая Петровича Зайцева, потомственного военного, было шесть сыновей, среди них — Константин — отец Бориса, писателя, и Михаил — мой прадед. После выхода в отставку братья почти одновременно переехали из Киева в Калугу. Михаил был врачом по внутренним и детским болезням. Он купил в 1893 году дом на Никольской улице (ныне ул. Луначарского), построенный Шольцем фон Ашерслебеном. Дом был двухэтажный, с красивым парадным входом. В цокольном этаже размещалась аптека. Прием больных Михаил Николаевич вел на втором этаже. Он был не только врачом, но и общественным деятелем, гласным городской думы, членом епархиального училищного совета. К 1914 году он стал действительным статским советником.

— По-нашему, это генеральский чин! А его брат Константин чем занимался?

— Он был горным инженером, управляющим чугунолитейными заводами промышленника Мальцова в Устах, потом в Людинове. Когда Борис подрос, семья переехала в Калугу, чтобы дать ему образование. Сначала они жили на улице Спасо-Жировской (ныне ул. Салтыкова-Щедрина), затем, когда Константина Николаевича направили на работу в Нижегородскую губернию, болезненного Бориса оставили учиться в Калуге, и жил он в семье дяди-врача. Сначала мальчик учился в Николаевской мужской классической гимназии. Затем его перевели в Калужское реальное училище, где программа больше подходила для будущего горного инженера — такую профессию прочил Борису отец. В 1922 году Борис вместе с семьей выехал за границу.

— А как пережил революцию его дядя?

— Михаил Николаевич вел частную врачебную практику в Калуге до своей смерти в 1924 году.

— И он не подвергался репрессиям?

— Нет, они выпали на долю его сына, моего деда, Николая Михайловича. Он был инженером, строил больницу в Кондрове. Затем, уже в Калуге, пытался связаться с родней в Париже. Письма передавались с оказией, по почте их посылать было опасно. У них был свой шифр — если на фото люди стоят — в семье все нормально, сидят — не очень, если на групповом снимке в первом ряду лежат — случилась беда. Деда вызывали на беседы в «компетентные органы». Посадили его официально не из-за этого, а обвинили в махинациях по строительству. Освободили его только в 1952 году.

— Когда вы узнали об этом?

— Об истории семьи не знали ни я, ни мой отец — от детей скрывали дворянское происхождение, чтобы они не проболтались.

Мой отец, кандидат педагогических наук, доцент Евгений Николаевич Зайцев, в 80-е годы на научной конференции увидел в Орловском музее экспонаты — фотографии деда, отца-гимназиста. В музее ему дали телефон Евгении Кузьминичны Дейч, московского литературоведа, негласного связного — секретаря родственников писателя. Она согласилась сообщить о нашей семье родне во Франции, но попросила подтвердить родство. Отец долго искал сведения в архиве, отправил их в Париж. Потом была годовая пауза. Затем однажды раздался звонок из французской столицы: «Здравствуй, Женя. Я твоя сестра Наташа». Это позвонила дочь Бориса Зайцева, его единственный ребенок. И в 1994 году к нам приехал целый десант родни — одиннадцать человек, внуки Бориса Зайцева. Михаил и Петр, их дети, Михаил — ученый-экономист, преподает в Сорбонне, в Московской высшей школе экономики. Петр — сейсмолог. Кроме них приехали шесть правнуков писателя. Неделя в Калуге была насыщена встречами с учеными, учителями, для них даже организовали концерт. В 1995 году отец инициировал Зайцевские чтения.

— Есть ли в Париже мемориал Бориса Зайцева?

— Он похоронен на знаменитом кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. В его летнем доме в Бюсси сохраняется комната с подлинными вещами. Но сейчас появилась мысль создать в Париже музей русских писателей-эмигрантов — Бунина, Теффи, Мережковского и Зайцева. Ведь он до самой смерти в 1972 году возглавлял Союз русских писателей во Франции. Его называли последним из лебедей серебряного века.

— А как обстоят дела с домом по улице Луначарского, на котором висит мемориальная доска памяти писателя?

— В доме восемь квартир с отдельными входами, все они приватизированы жильцами. Под одной квартирой, принадлежащей Вере Ивановне Курец, при Борисе размещалась аптека. Позже подвал был завален мусором. По инициативе моего отца и краеведа Михаила Днепровского это помещение было отремонтировано, в нем создан интерьер с подлинными предметами, например, креслом, в котором сидел будущий писатель. Но юридически это самозахват мест общего пользования, комната имеет статус некоммерческого негосударственного музея Бориса Зайцева. Если школьники, студенты хотят посетить его, учителя звонят мне.

В музей нет входа со двора, и я договариваюсь об экскурсии с владельцами вышерасположенной квартиры… Перспективы — неясные. Родственники готовы поделиться подлинными документами, касающимися жизни писателя. Но хранить их пока негде.

— Остается только надеяться. Надеяться на многое — что на земле, где Борис Зайцев провел 16 лет, появится его музей и что люди, изучавшие его произведения, не станут портить стены. Ни в Калуге, ни в Париже.