Погасло…

Вот живете вы, например, в доме, где четыре стены. И вдруг одна рушится. Умер Плетнев.

Вот живете вы, например, в доме, где четыре стены. И вдруг одна рушится. Умер Плетнев.

В ночь с 27 на 28 мая его энцефалограмма стала чистой. Теперь выдумки, феерия образов главного режиссера Калужской драмы, заслуженного деятеля искусств России уже принадлежит райской сцене. Потому что если и были какие грехи за 50 лет и 5 месяцев его жизни (Александр Борисович — не папа римский) — они выгорели в огне последнего страдания болезни.

Вообще, огнем Саша был особо отмечен. Его родители любили друг друга жарко, и Александр был их младшим сыном. Потом он неловко зажег газ, вспыхнула на ребенке одежда, Александр Плетнев потерял большую часть кожи. Вот тут и окрепла в нем культура. Ведь что она такое? Животных инстинкт взаимопомощи спасает от вымирания. Люди, владеющие языком, второй сигнальной системой, ложью, спасаются лишь моралью от самоистребления. Корень морали — способность к сочувствию, эмпатия.

К Саше она пришла вместе со шрамами. Поэтому на любую просьбу он не отвечал: «А что мне за это будет? А зачем мне это?» Он говорил: «Спешите делать добро!»

Мужчина — это его дело. И на каждой премьере (а их было 46) он отвечал за тот мир, который построил. К концу он, как Ларс фон Триер (и иже с ним гении), становился все сумрачнее, потому что зорче видел реальность.

После парижских гастролей театра он узнал страшный диагноз, врачи отвели ему три с половиной месяца. А он, гордо улыбавшийся в ответ на боль, «выбил» у судьбы еще четыре года!

Нет, с ним не было просто, не Достоевский и Метерлинк стали рельсами его ментальности. Но этот человек был скалой, среди бурь — пристанищем. Сколько мы знаем талантливых людей, от которых только мрак и тина — и себе, и людям. Чтобы талант реализовался, нужны равные ему ум, воля, мужество, и у Плетнева они были.

Фанаты «Дома Солнца», театралы-любители «Виндзорских насмешниц», «Похождений Чичикова», «Попытки полета» потеряли много. Но потеряли и те, для кого культура чужда. «Когда я слышу слово «культура», то хватаюсь за пистолет», — говорил Пиночет. Видимо, не только он. Не надо подметать улицы! Не надо стричь деревья! Не надо реставрировать дома XVIII — XIX веков! Откроем на их месте меняльные и прочие конторы!

Александр Борисович был учителем физики. Его ученики до сих пор помнят закон Ома. Зачем? Ведь они зарабатывают на жизнь совсем не этим? А вот — надо. Этот человек приучил их отличать верх от низа, черное от белого. И в этом — основа их состоятельности.

Траектория судьбы Плетнева была описана в песне:

Ты так спешил, ты все спалил за час,

И через час большой огонь погас,

Но в этот час стало всем светлей.

Вот августовским днем он звонит:

— Сделаем альманах по искусству, министерство культуры обещает помощь?

— Конечно!

И сделали! Аж три номера, на честном слове! И вот — его нет. И — все? Культуры стало меньше? То есть она была нужна только ему? (Кстати, эти журналы, как и автобиографическую книгу Плетнева «Попытка полета», можно приобрести в драмтеатре).

Каким станет наш театр после потери? После того как наша труппа не поехала на фестиваль в Авиньон (как приглашали)? Не получила «Золотую маску» (как выдвигали)? Пейзаж Калуги изменился. Его любимый Вознесенский писал об одном человеке, а я перефразирую о Саше:

Занавесить бы черным

Оку, словно зеркало

В доме покойника.