Расстрелянная газета

С именем Ивана Фомина связано самое трагическое событие в истории «Знамени». Он был убит в собственном кабинете. И эти выстрелы стали как бы черной меткой: эпоха КПСС завершилась, а с ней и надежное существование областного печатного органа.

Нас с Фоминым утверждали в обкоме партии в один день. Он — на пост редактора, я — заведующей отделом. Все для меня в главной газете области было ново и сложно. Огромный штат сотрудников — мастеров экстракласса. У каждого и стаж работы солидный, и публикации в центральных газетах страны.

Вспоминая те первые годы моей партийной адаптации, я думаю, что поначалу так же неуютно себя чувствовал среди акул пера и Фомин, пришедший в «Знамя» из жуковской районки. Каково ему было руководить заслуженными авторитетами! И все же он быстро нашел свой стиль и своей нечеловеческой работоспособностью завоевал всеобщее признание.

Как-то я пожаловалась ему, что за день некоторые визитеры доводят меня буквально до нервного срыва. Он спокойно гнул свою линию: «Человек к тебе пришел с бедой. Ты обязана понимать каждого». «Ему-то хорошо, — думала я. — Вот бы к нему каждый день являлась полусумасшедшая гражданка Белых…». И решила ему отомстить, направив надоевшую тетку к нему в кабинет. А в этот самый час к нему пожаловала польская делегация. Глупая, конечно, была шутка, Бекасов бы за такие трюки просто уволил бы с работы. Фомин умел прощать.

Но был поступок, который лично я себе не простила. 1991 год. Уже все понимали, что коммунистическое правление на закате. Но Фомин был спокоен: «Работайте, не забивайте голову…» Поползли слухи, что и его самого переводят на другую работу. В редакции царила напряженность. Не потому ли на Новый год все сотрудницы, не сговариваясь, пришли на праздничный фуршет в черных платьях?

Накануне из немецкого округа Зуль в редакцию пришли объемные посылки с шоколадом, кофе, колбасой, какой-то бытовой химией, чего в наших магазинах тогда было не сыскать. Мы с нашей профсоюзной активисткой Ирой Дроздель решили устроить беспроигрышную лотерею. Но вызвал Фомин: «Берите машину и развозите подарки по многодетным семьям». С ним не поспоришь!

Отгуляли праздник, и уже всем было ясно: создается новая областная газета «Весть». Тихо-тихо, подпольно, заведующие отделами стали собираться и готовить первый номер и даже настрочили заявление «по собственному желанию». Все они в один день легли на стол Фомина. Он вызывал всех по очереди. Тихого разговора не получалось. Из всех заведующих отделами я была единственная женщина и была уверена: на меня он кричать не будет. Он и не кричал, только спросил: «Неужели и ты тоже?!» Я пошла к двери, каждой клеткой спины чувствуя его взгляд…

День 11 января был солнечным и морозным. Где-то наверху чтото ухнуло. Одновременно зазвонил красный (редакторский) телефон. Я сняла трубку и услышала голоса сотрудников. Ничего не понимая, все кричали: «Алло!». Когда поднялись на третий этаж, то у самой двери в холл увидели лежавшего залитого кровью мужчину. Мы не узнали Фомина. А когда его уносили врачи скорой, все были уверены: он такой крепкий — выживет.

Не выжил. Слишком много пуль. Прицел — в упор. Не только для Калуги, но и для всей страны это убийство журналиста по политическим мотивам было неслыханным злодеянием. Некто Воронцов, люто ненавидевший коммунистов, взял на себя миссию верховного судьи. У него был целый список лиц, которым он вынес смертный приговор.

Ивана Ивановича хоронила вся Калуга. Море людей, море цветов, письма, звонки. Но что слова — осиротела семья, осиротела «Знаменка». Наступили трудные дни. Горе было настолько искренним, что трудно было не только работать, а даже подниматься на этаж, где пробитая пулями дверь его кабинета была снята с петель и заделана бумагой. И тогда часть журналистов приняла решение: остаться в газете. Что бы ни случилось. Сейчас нас осталось двое: Саша Милова и я.