«Вы у нас — окошко в ТАСС»

Начинать рассказ о людях областной газеты «Знамя» нужно с Антонины Андреевны Иваниной, которая в свои 93 года отлично помнит не только свое коронное место на телетайпе, но и годы юности, когда сразу после школьного выпускного ей пришлось надеть солдатскую шинель.

Тоня — коренная калужанка. Жила с семьей, где она была самой младшей, на улице Кирова. Этого двухэтажного деревянного дома нет и в помине, как нет и девятой средней школы, что размещалась на улице Дарвина. Теперь это православная гимназия. Конечно, примерной ученице поступить в институт ничего не стоило. Но началась война, и Тоня, не спросив родителей, направилась в военкомат. А там, посмотрев на маленькую худышку, посоветовали немного подрасти. Второй раз пошла, третий. И тогда решили послать въедливую девчонку на трудовой фронт. Задача была не из легких — вначале возле Загородного сада возводить рвы, а потом в районе Ферзикова копать окопы.

В 43-м году она добилась, что ее направили под Пензу в учебный женский полк. Что окопы, что мозоли на руках и промозглый холод в сравнении с этой суровой военной обстановкой. Девушек учили на связистов, но, помимо морзянки, непременными были и марш-броски, и отработка навыков меткой стрельбы, и азы медицинской помощи — все как полагается на военной службе. Одна только разница — кормили молодых бойцов скудно, можно сказать, жили впроголодь.

Потом Иванина была вызвана в спецчасть, которая располагалась под Павлоградом. Первый механизированный корпус должен был снабжать необходимой техникой войска, которые шли на запад. Это был 43-й год, уже чувствовалась близость Победы. Официально она числилась писарем, но в ее обязанности входило ежедневное описание «строевых» — точное количество всех танков и прочих орудий. Эти годы она вспоминает как самые легкие по службе, в основном потому, что давали без ограничений кукурузный хлеб и почему-то коричневого цвета сахар.

Тяжелое заболевание, и Тоня попадает в госпиталь. На этом ее война закончилась.

Она возвращается в Калугу. Нужно было начинать новую жизнь, искать работу. А что она умела? Ее военные навыки никак не подходили к строительству мирной жизни. Случайно в газете увидела объявление, что в газету «Знамя» требуется грамотная машинистка. Это дело было ей знакомо, одно смутило — идти в редакцию было не в чем. Мама спешно из куска клеенки соорудила подобие тапочек. Выглядело безобразно. Надела сестрины туфли, которые были на три размера больше, и пошла, прихрамывая, на новую службу.

Ее очень дружелюбно встретил заместитель главного редактора Петр Никифорович Качев, вызвал старшую машинистку Ольгу Григорьевну Петрову и предложил взять новенькую на должность ученицы с окладом 300 рублей. Этот тандем Петрова — Иванина помнят до сих пор старые знаменцы. Ольга Григорьевна печатала тексты на немецкой трофейной машинке с пересаженным русским шрифтом, а Тоне вручили портативный американский (по ленд-лизу) аппарат — легкая, шикарная машинка! В 1954 году в редакции был установлен телетайп.

Если читатель считает, что газету делают только журналисты, он сильно ошибается. В нынешний век компьютеров ни о каких машинистках не идет речь. А в годы рождения «Знамени» все журналистское творчество было сосредоточено в машбюро, а главные новости страны — на телетайпе. Радиосеансы ТАСС шли из Москвы ночью, с 10 до 6 утра. Перерыв пять минут, потом снова диктовка. Тяжело… Сообщения от Совинформбюро — это срочно в номер. Диктуют медленно, четко поставленными голосами. Принимается сразу на машинку — и в типографию. Тоня помнит, как в 45-м принимали Нюрнбергский процесс. Это огромный текст, так же как и материалы Генеральной Ассамблеи ООН, а под праздники — огромные доклады.

В начале связь была односторонняя, затем привезли ламповый приемник, и она стала двусторонней: Тоня могла вызвать Москву и сообщить, к примеру, что не прошла такая-то строчка или часть текста. А потом в редакции появился электронный приемник. Это уже были 70-е годы. Целый месяц в Москве училась с ним работать. Иванину теперь все называли «царицей машинного бюро».

Но случались в этом царстве и досадные ошибки. Так, Тоня, принимая информацию про то, что где-то «проходила операция по прочесыванию леса», отстукала «проведена кооперация по прочесыванию леса». Материал читали ответсек, журналисты, корректора, редактор, обллит — никто не заметил! Отделалась легким испугом — Иваниной было поставлено на вид. А за серьезные ляпы журналист мог попасть в выпуск «Тяп-ляпа», где вовсю старался художник Александр Кауров. Всем было весело, а виновному стыдно.

Нашей Тоне мужчины-знаменцы (Б. Обновленский, О. Дидоренко, А. Кухтинов, К. Афанасьев) посвящали стихи. «Молотит по бумажному листу стальными молоточками недаром. Покуда наша Тоня на посту — мы связаны с земным огромным шаром». Или еще: «Вы у нас — окошко в ТАСС». Ее тихую, добрую любили все без исключения. А вот замуж никто не позвал. Причина проста — все были давно женаты, а на пустые романы Тоню подбить было нельзя.

Я спросила у нее, почему на фронте, когда кругом было столько мужиков, ни один не приглянулся? А все очень просто: временной режим для девушек был настолько плотно рассчитан, что порой после тяжелого дня они только и могли доползти до нар и спать, спать. Послевоенные танцплощадки тоже Тоню не очень интересовали — в доме было не до веселья: отца не стало, сестра получила тяжелое ранение, брат погиб.

Конечно, ей бы подучиться немного — может, стала бы хорошим журналистом. Но она была довольна и тем, что ее считали не только лучшей машинисткой, но и лучшим корректором в газете. Как-то редактор А. Бекасов попросил напечатать текст «на хорошей бумаге, красиво». И тут Тоня обнаружила грамматическую ошибку, которую немедленно исправила. Александр Петрович улыбнулся: «А редактора-то править не надо…».

Фото из семейного архива.