О легендарном калужском журналисте, бывшем главном редакторе «Знамени» Алексее Золотине.
В эти дни в «Знамени», конечно, был бы праздник – у нашего Леши Золотина – юбилей. Но то было раньше, а сегодня – ни шума, ни накрытого стола, ни шуток, потому что его с нами нет. Кто-то меня поправит: «А он и не ваш, а сотрудник «Вести».
Но это так лишь юридически. Но каковы бы ни были причины его передислокации (из «Знамени» – в «Весть», потом обратно и т.д.), сердце его, уверена, у нас прописано. Моя журналистская судьба шла с ним рука об руку. Еще будучи сотрудником областной газеты «Молодой ленинец», знаменцев я знала только в лицо. Хоть мы и жили в одном здании, но территориально нарушать пределы партийного органа было не принято.
На нашем четвертом этаже были другие порядки и совсем другая атмосфера. А уж праздники устраивали на зависть старшим товарищам, особенно если учесть, что среди наших гостей были Булат Окуджава, Махмуд Эсамбаев, актеры драмтеатра. Желающих быть приглашенными на четвертый этаж было немало. Но постоянный допуск имел только Золотин. Единственный!
Потом началась моя знаменская страница биографии. Из рук очень жесткого редактора я попала под Лешино крыло, в обстановку безветрия и полного доверия. Если что-то случалось – бежала сразу к нему. Было время, когда он возглавлял нашу газету. Он – шеф, я – его зам. Вместе в командировки, вместе по высоким кабинетам, когда «Знаменке» приходилось плохо. Какое-то время мы сидели с ним в одном кабинете: я любила порядок, он – не очень. Про наше совместное «проживание» можно сказать коротко: не ссорились, несмотря на то что постоянно его друзья по шахматным баталиям сигаретные окурки затыкали в горшки с моими любимыми цветами.
Да что окурки! Дизайн кабинета жутко портили «небоскребы» газетных пачек районок, включая федеральную прессу. Его рабочий стол представлял собой бумажный колодец, а сам редактор чудом умещался на его дне. Прикасаться к этому пожелтевшему вороху подшивок было категорически запрещено. Все же один раз для бытовых нужд я выдернула из самой середины стопы некий номер. Что мне за это было!!! Но переговоры завершились мирным внушением (иначе Золотин просто не представлял воспитательный процесс), я покаялась, оставшись в полном недоумении: как это он смог обнаружить?!
Мне довелось поработать со многими редакторами. Всякими, некоторые были даже чрезмерно строги. Алексей был добр ко всем. Кто-то его считал человеком мягким, податливым. Точно – он никогда ни на кого не орал, все планерки, газетные летучки проходили в режиме его тихих убеждений. Но он и еле слышно мог настоять на своем. К примеру, если он намеревался отправить меня на «Закудыкину гору», то отбиваться не было смысла. Спасибо ему за это, потому что неизменно на месте моей «ссылки» была прописана интересная тема.
К женщинам у него был абсолютно индивидуальный подход, несмотря на то что цветов и конфет он им не дарил, считая, что розы быстро вянут, а конфеты вредны для зубов. Зато он посвящал им стихи. Но если речь зашла про любовь, то здесь следует сказать про особое чувство Золотина к коллегам – нет ни одного знаменца, который бы не попал в его поэтический сборник, где он воспевал не только членов редколлегии – всех, без исключения, потому что всех любил. И его любили все, и по отчеству никто не называл – просто Леша.
Время все дальше и дальше отдаляет нас от того дня, когда мы простились навсегда с нашим бывшим редактором Алексеем Золотиным. Увы, но это было, что поделаешь. Так нелепо скроена жизнь. Жил на свете умный, беззлобный, веселый человек. Наверняка счастливый. Но наступает кем-то отмеренная черта, когда все прежнее светлое, понятное становится ему безразлично. На улице его перестают узнавать старые друзья, с лица пропадает улыбка, да и вообще – ничего не хочется. Наступает пора сплошных «нельзя» и «не могу».
Очень хочется привести здесь маленький кусочек из его сборника, посвященного Владимиру Амеличеву, которого давно нет с нами.
Пенсион, что маячил в грядущем когда-то,
Подступает уже к моему поколению.
Журналисты, мы тоже,
Мы – те же солдаты
И уходим порою вот так, по ранению.
В этом году у Леши был бы юбилей. Восемьдесят пять. А где же накрытый стол, Алексей Петрович? Оглянулась – пусто.
Евгения МИЛЁНУШКИНА.
Какие теплые, сердечные слова!!!! Как приятно читать!!! Главное, по-русски. Чувствуется журналистская школа и профессионализм. И светлая память всем корифеям , оставившим после себя долгую память.