Почти манифест Хрущева

Спектакли главного режиссера Калужского драмтеатра воспринимаются публикой неоднозначно. Разброс мнений от «это ужасно» до «это гениально». Последние — явно в меньшинстве.

Почему так происходит и что думает сам режиссер о современном театре, пустой зал – это провал или «свой путь», — на эти темы мы поговорили с возмутителем околотеатрального и внутри театрального спокойствия Калуги и ее окрестностей.

— Владимир Геннадьевич, вам часто ставят в упрек то, что вы пытаетесь поставить не совсем то, что чем написал пьесу драматург. Что на ваш взгляд важнее – пьеса или замысел режиссера?

— Мне всегда было любопытно высказываться по поводу того, что я читаю. Я же вижу прочитанное под своим углом зрения. Это очень важно для режиссера, для определения своего жанра и стиля.

Драматургия важна как основа для собственного высказывания. Однако это не значит, что режиссер видит себя выше драматурга, классического драматурга: Горького, Гоголя, Чехова, Пушкина. Что, я настолько умнее их, что могу сказать что-то более интересное, чем они написали? Нет, конечно. Это было бы глупо, амбициозно и неправильно. Мне кажется, что каждый режиссер видит в пьесе то, что он хочет – себя. Если материал отражается как-то в нем, то и высказывается по этому поводу при всем уважении к автору.

— Это касается и современных драматургов?

— Сейчас драматическая основа сильно поменялась. Очень много ставят спектаклей не по
пьесам, а по литературным работам, романам, повестям. Сейчас понятия драматург и зритель потихоньку начинают стираться, потому что много людей начинают писать.

— Появляются новые жанры. Вербатим, например…

— Да.

— Но это же не мейнстрим театра?

— Нет, это то, что формирует театральный язык, как ни странно. Когда театр начинает прикасаться к каким-то вещам, темам, которые до этого никогда не исследовались, происходит определенный языковой театральный прорыв и формирует целое поколение, плеяду. Товстоногов, Гончаров они же тоже находились под чьим-то влиянием.

— Не кажется ли вам, что сегодняшние поиски – это мысли-однодневки. Кто вспомнит вербатимы, например, лет через пятьдесят?

— В начале прошлого века Бердяев в своей книге «Кризис искусства» рассматривал эту тему – куда мы катимся. Мне кажется, эти периоды идут по кольцу. Театры должны это пройти. Художник в этом смысле должен быть толерантным и не использовать выражения «дрянь», «это ужасно», «не ходите на это смотреть». Все что происходит сейчас, объективно диалектически происходит правильно. Этот этап нужно пройти, от этого этапа останется что-то очень ценное.

— Что делать, если мысли режиссера не встречают ответной реакции зрителя?

— Выбора у нас нет. У нас нет других путей развития, потому что я занимаюсь искусством так, как я его вижу. Я знаю режиссеров, известных сегодня, которые в ответ на реплику: «С вашего спектакля ушло, не дожидаясь антракта, двести человек», отвечают: «Меня это вообще никак не беспокоит, почему я должен по этому поводу переживать?»

Мне кажется, одно дело, если ты угадываешь зрителя. Ты становишься успешным, востребованным и интересным – это твой путь. Если не угадываешь, это не значит, что ты ущербный. Просто у тебя свой путь.

Золотую середину не нужно искать. Надо идти своим путем. Какое-то количество людей все равно за тобой пойдет. Важно быть честным перед самим собой. Как только я начинаю думать о том, чтобы максимальное количество людей меня поняли, у меня начинается конфликт с самим собой. Все равно этого не будет никогда, я потрачу на это всю жизнь.

Когда говорят, сделай так, чтобы всем было понятно, это все равно, что сказать – начни жить другую жизнь. Я бы, может, и сделал это, если бы нашелся такой гуру, который мне бы вправил мозг. И тогда я бы стал в сто раз счастливее. Однако я такой, какой есть, и это моя жизнь и стезя.

Я понимаю, что есть репертуарный театр и определенная ответственность. Мечтаю о том счастливом моменте, когда кто-нибудь мне скажет: «Володь, успокойся, нам все понятно, все ясно, делай, как ты умеешь, потому что ты — и есть целый мир» .

Фото http://fotosoon.blogspot.com.