Освенцим не отпускает всю жизнь…

Бред, который несут об освобождении Освенцима клеветники России, пусть остается на их совести.

Мы знаем: свободу принесла Советская Армия! Там все были — русские, грузины украинцы, белорусы. Наш рассказ — о судьбе бывшей узницы этого лагеря смерти, жительницы Ульянова Анне Афанасьевне Журавлевой.

Опять она проснулась от собственного крика. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит. Не зажигая света, нащупала таблетки на столике. Убедившись, что их еще пол-упаковки, физически ощутила некоторое улучшение. Но только на миг. Картины страшного, десятилетиями преследовавшего ее сна отчетливо стояли перед глазами: длинные трубы со столбами зловещего пламени и черного едкого дыма, груды обуви около крематория. Анна Афанасьевна вся сжалась в комок. Ей хотелось спрятаться, забыться. Господи, целая жизнь прошла, как война окончилась, дети повырастали, внуки свои семьи завели, другие заботы, другие тревоги, а эти мучительные сны так и не отпускают.

Замуж она вышла перед войной, едва восемнадцать исполнилось. И пока ее сверстницы за рекой хороводы водили, Анна уже о семье заботилась. Страшную весть о войне в поле услышала, где вместе с другими колхозницами свекольные грядки пропалывала. Женщины, что постарше, сразу в голос запричитали, а Анна по молодости как-то не сразу сообразила, насколько серьезно это слово — «война». И представить себе не могла, как повернет она судьбу ее, как искалечит сотни, тысячи таких же, как ее, молодых жизней. Осенью проводила мужа на фронт. А к зиме, раненный, он вернулся домой: заживут раны, и опять пойду фашистов бить. Не успел. Деревню их, Васильевку, немцы заняли.

Летом 43-го фронт приблизился к деревне. Исстрадавшиеся люди жили надеждой на скорое освобождение. Но гитлеровцы ожесточенно сопротивлялись. Васильевку то захватывали русские, то отбивали немцы. Отступая, они построили в огромную колонну женщин, стариков, детей и погнали неизвестно куда. Рядом рвались снаряды, выли самолеты, полыхали поля с перезревшими хлебами, истошно кричали дети, как подкошенные падали наземь люди, кто от голода, кто от пули. Измученных, полураздетых оставшихся в живых загнали на станции Синезерки (до сих пор хранит цепкая память Анны Афанасьевны названия населенных пунктов, имена…) в товарные вагоны, с грохотом закрыли двери и повезли. Куда? Доносился шепот — на запад.

Надо ли говорить, что творилось в душе молоденькой Анны, никогда не выезжавшей из своей деревни. Перепуганная насмерть неизвестностью, она воспряла духом, лишь увидев… мужа. Константин, так же как и Анна, ошалел от радости, что оказались в одном вагоне. Вместе попали они и на хутор к богатому эстонцу Иоганцу, который служил у немцев. Хутор был полон скота: коровы, свиньи, овцы, лошади. От зари до зари Анна с мужем гнули спины, ухаживая за живностью, обрабатывая огромный огород. А получали кусок хлеба да мутную похлебку. Не роптали, не кляли судьбу, ведь она не разлучила их. Только сильно тосковали по Родине. Здесь все чужое: небо, птицы, чужие люди, чужая речь. «Война ненадолго, — успокаивал муж, — наши погонят немцев, и мы вернемся к своим».

Думала ли Анна, что, прежде чем доберется до дома, она пройдет через сущий ад. На хуторе кроме Иоганца жили еще несколько эстонских семей. Соседке Линде Анна приглянулась, и та всякий раз искала возможность поговорить с русской. От нее Анна с Константином узнавали о событиях на фронте. Этими новостями молодая чета, конечно же, делилась с другими такими же, как и они, подневольными. Однажды Линда сказала, чтобы супруги остерегались хромого блондина, что наведывается к их хозяевам. Вскоре хромой, он оказался полицаем, приехал за Анной и Константином. Так они оказались в тюрьме.

За что? Полная неизвестность. И так около четырех месяцев. За это время всего лишь раз Анна видела мужа. Встречу организовал пожилой работник тюрьмы, послав беременную Анну вязать веники. Не ведали тогда супруги, что больше они не увидятся. Никогда.

Потом были допросы, было предъявлено обвинение якобы за распространение сведений о победах Красной Армии и за то, что они, дескать, собирались, когда русские придут, уничтожать эстонцев, листовки собирали. Анна вспомнила, что однажды, работая в поле, они видели, как с самолетов разбрасывали листовки. Константин из любопытства подобрал несколько штук — но прочесть не смогли, они были на эстонском. Анна все рассказала, ничего не утаив.

В ту же ночь всех заключенных привели на пристань, погрузили на баржу. Она шла впереди нескольких транспортов, на которых удирали из Эстонии фашисты. Заключенными они прикрывались от налета русских.

Самолеты пролетали чуть ли не над головами, рвались снаряды, а на барже — совершенно беззащитные люди. Многие тогда погибли. Анна уцелела. Ее с такими же горемычными пересадили в товарные вагоны и везли еще двое суток.

Всюду она искала глазами Константина, спрашивала, надеясь на чудо, но тщетно. Рядом сидела красивая еврейка с дочкой лет шести. Девочка говорила по-русски и по-немецки. А женщина плакала, без конца повторяя: нас везут на смерть.

(Окончание следует.)