Реквием Гришковца

Евгений Гришковец окончил Кемеровский университет как учитель русского языка и литературы, но по специальности не работал. Своим спектаклем «Прощание с бумагой» учитель словесности отдал долг судьбе. Евгений Гришковец окончил Кемеровский университет как учитель русского языка и литературы, но по специальности не работал. Своим спектаклем «Прощание с бумагой» учитель словесности отдал долг судьбе.

Восьмого декабря калужские зрители присутствовали на реквиеме, но оплакивали не книги, а самих себя, среднестатистического сегодняшнего россиянина. По самым мягким оценкам, 40% населения родины Пушкина и Чехова вообще не читают. Помните рекламу, где фигурировали Мозг и Желудок со слоганом: «Заряди мозги, если они есть». Утробу питает хлеб, а мозг — знания и впечатления. Книги — хлеб мозга. Чем отличается человек от животных (в лучшую сторону)? Только второй сигнальной системой, то есть речью.

Новый моноспектакль Евгения Гришковца — самый печальный из всех, потому что он — пиета культуры. «Лишь то, что пишется с трудом, читать легко», — считал Пушкин. Когда человек пишет, развивается мелкая моторика, а вслед за ней — кратковременная и долговременная память, способность к комбинаторике, воображение, все познавательные функции. То есть когда вы берете в руки «стило», вы массируете, упражняете мозг. Всем понятно, что нужно заниматься телом, иначе оно будет уродливым и дряблым. Без бумаги в таком же отталкивающем состоянии прозябает наш мозг.

Такого содержания крик и шепот лились со сцены Калужской драмы 120 минут. Учитель словесности увещевал неразумных юзеров электроники, чтобы вся страна не стала лузером. Он, как всегда, призвал на помощь самого мощного союзника — память о розово-голубых годах детства каждого зрителя.

Всю мощь своего интеллекта любимец публики направил на то, чтобы если не удержать, то хоть задержать ее на краю пропасти расчеловечивания. Заметим, что во всем цивилизованном мире, хоть в Великобритании, хоть во Франции, книге никто не поет отходную. Интернет — справочник, источник информации. Если я захочу для какого- нибудь метафорического кульбита уточнить, какого роста был Чехов, «паутина» мне поможет. Но что я узнаю о волшебстве, сути Антона Павловича? Почему одновременно на всех континентах, кроме Антарктиды, на сотнях языков идут спектакли по его пьесам?

Этого интернет понять не поможет. Как доступно изложил Гришковец, на пикнике и в забегаловке мы пользуемся одноразовой посудой, а для «дома, для семьи» подходят только хрусталь и фарфор. Мы так гонимся за удобствами, что скоро восемь процентов землян, идущих по так называемому «пути прогресса», просто вымрут. Кто спорит с плодами цивилизации? Но то, что было задумано как крылья Икара, мы используем как костыли, а без них превращаемся в ничто. И не такие люди, как ваш корреспондент и Евгений Гришковец, лауреат премии «Золотая маска», писали ручками по бумаге об опасности упрощения.

Евгений Гришковец надел перчатки, чтобы достать из папки и предъявить публике раритет-промокашку. Смешная вещица! А вот нажатием кнопки стереть всю свою память за пять лет — не смешно, и владельцы айфонов это периодически делают. Кто возражает против техники? Посмотрите новый британский сериал «Шерлок», в котором сценаристы ненавязчиво показывают, как и для чего стоит использовать это чудо. Для Холмса электроника — слуга, а для многих соотечественников — стена, отгораживающая от мира, и перина для ращения лени. Идет такой юзер по улице и ничего не видит вокруг, засоряя эфир сплетнями, в десятый раз договаривается о встрече, на которую опаздывает уже неделю… Жалкое зрелище.

Собственно, прологом к «Прощанию с бумагой» были все спектакли Гришковца. С каким возрастающим из года в год сарказмом он «трамбовал» (и «трамбует») зрителей, не отключивших мобильники. «Мы не помним дни рождения друзей, родственников, любимых — они «вбиты» в наш мобильный. Мы не то чтобы совсем утратили память, просто спрятали ее в карман…»

Что такое «я»? По-настоящему мое только то, что в пределах моего тела, моя сила и память. Перечитайте (если вы читали!) «Робинзона Крузо» Дефо, «Новых Робинзонов» Петрушевской. А если нет книг в доме? Получается замкнутый круг:  нет книг — нет культуры, нет культуры — нет тяги к книгам…

А ведь культура — это система табу, запрещающая кусать прохожих и поджигать их живьем. Вот поэтому так минорен диалог Евгения Гришковца со зрителем. За его спиной — ряд безликих офисных дверей, придуманных художником спектакля Ларисой Ломакиной. За ними — то книжный шкаф, то березовая роща, в которой новгородцы добывали бересту для своих грамот, то фантастический почтопровод…

И в финале автор безмолвно скрывается в темном проеме двери, как князь Андрей Льва Толстого в своем горячечном предсмертном бреду. Он — автор, его жизнь — бумага. Он уходит в небытие вместе с ней. Потому что только читатели великой литературы могут стать квалифицированными зрителями Гришковца. Другим он не нужен. Калужский зал, его горячая реакция, вселил надежду на то, что у города есть будущее. Но сколько книг у нас выбрасывается, списывается потому, что они «старые», не последних пяти лет издания! Радуют и притягивают уличные библиотеки-шкафчики, появившиеся у многих гос-учреждений. Радуют, но и ужасают: кто это выбросил, как котят, Стивенсона, Олешу, Добролюбова? Дай Бог нам с вами никогда не столкнуться с этими людьми!

Плач Евгения Гришковца о книге горек и ярок. Кому-то он скажет: «Друг, ты не один, не бойся, норма осталась нормой, красота — красотой, уродство — уродством».